Старик устал. Беспомощный и жалкий
он мнется в створе площади Москвы
и молча ждет.
(Уже и площади той нет,
точнее, она жива, но тенью,
как и часы на ней, где все встречались,
теперь остались тенью на столбе).
Расплющенные перья на дороге
выхватывает камера, прицелясь.
Как верный соглядатай
она не выпускает их из виду –
Старуху, Старика, дома, деревья –
и видит больше зрительского глаза,
пронзая время, приближаясь так,
что больно нам и тем, кого снимают.
Заглядывает в окна и дворы
нечеловеческий неторопливый глаз
и видит там мелькающую тень
прошедших и загадочных событий,
которая осталась на камнях,
впечаталась в предметы, а когда
предметов не осталось –
в зыбкий воздух.
Преступники, солдаты, короли –
истлевшее, вонючее тряпье
воспоминаний (часто неприглядных).
И стыдно за предшественников,
и неумолимо тянет подсмотреть,
проверить, что осталось в том альбоме –
а вдруг поможет тайну разгадать?
Безжалостен, бездушен
и глух к желаньям нашим оператор,
да и рассказчик не спешит помочь,
детали отмечает произвольно,
придется постараться.
Непросто
разглядеть за домом сад,
за садом – смерть,
за штукатуркой –
фигуру трубача
(ее как раз теперь увидеть можно).
И, как преступника на место преступленья,
нас тянет в это странное пространство,
запечатленное на пленке «Фильма»,
страницах книги,
шероховатых экранах сна,
который часто
и есть кино.
16 января 2022 г.