Сиротство

Предисловие переводчика

В неблагополучных обществах плохо очень многим. Но человек – чемпион по приспосабливаемости: если ему плохо, он найдет какой-нибудь способ, чтобы чувствовать себя лучше. Кто-то пробивается в начальство, чтобы реализовать себя за счет окружающих; кто-то – пьет; кто-то уезжает в другое место, где можно заработать и где к нему относятся как к человеку. И т.д.

Но что делать маленьким детям, которые еще не умеют находить способ самоутверждения?

Такой вопрос ставит перед собой писатель Золтан Бёсёрмени – и описывает судьбу одного такого ребенка в своей повести «Сиротство». У маленькой героини этой повести – трагическая судьба: ее, при живой матери и бабушки, некому защитить, приласкать, она слаба и одинока, ее удел – гибель.

Принято считать, что скорость продвижения, скажем, батальона измеряется скоростью ходьбы самого хилого, самого неумелого солдатика. С таким же правом можно сказать, что состояние данного национального сообщества следует определять по тому, как чувствует себя в нем самый беспомощный, самый неприспособленный ребенок.

Юрий Гусев

Юлишка ложится на матрас в кухне и прижимается ко мне,.
— Давай сделаем что-нибудь этакое! — шепчет она мне на ухо.
— Что? Что — этакое?
— Например, убежим. Даже Петеру ничего не скажем, просто смоемся – и все! Ну, что скажешь? Согласна?
— Почему бы и нет, давай, — говорю я и собираюсь встать, но обнаруживаю, что не могу пошевелить ногой. Я сосредотачиваюсь на правой ноге, потом на левой. Ничего не выходит. Я говорю Юлишке, что не могу встать. Пускай она скажет Лоле.
— Мама, Лолочка, иди скорей сюда, тут что-то не то!
— Какого дьявола вы там опять натворили? — вбегает в кухню Лола.
— Ничего мы не натворили, — отвечает Юлишка и показывает на меня. — Она вот встать не может.
Лола наклоняется, приподнимает меня, но видит, что ноги меня не держат.
И опускает меня на матрас.
Потом бежит к кухонному шкафу, вынимает оттуда пузырек и, наклонившись ко мне, принимается натирать мне ноги какой-то жидкостью.
— Наверно, радикулит… Господи Всемогущий, и за что ты меня наказываешь, зачем ты наслал на меня это горе горькое! — воздевает она руки к потолку.
Снова наклоняется, трет мне ноги. То одну, то другую.
— А что в этом пузырьке? — спрашиваю я.
— Винный уксус, золотце, винный уксус, он кровообращение усиливает. Ну, как ты теперь себя чувствуешь? Попробуй теперь встать, — с надеждой смотрит она на меня.
С большим трудом, но я все же встаю. Лола и Юлишка поддерживают меня с двух сторон.
— Ну, конечно, — вскрикивает Лола. — Ты же витамины не принимала, золотце мое, вот отсюда и слабость. И почти ничего не ешь. Откуда у тебя силы возьмутся, чтобы ногами двигать? Господи, Господи, помоги нам, покажи нам милость свою!.. Что же мне делать-то?
Она хватается то за одно, то за другое.
Я уже сижу на стуле.
Смотрю, как она суетится.

Юлишка садится к столу рядом со мной.
Мы молчим.
— Врача я вызову. Конечно, врача надо вызвать, — Лола бегает по кухне, ищет свой телефон.
И не находит.
Она убегает в горницу.
— Юлишка, ты опять с моим мобильным играла? Сколько раз я тебе говорила, что это не игрушка! — она трясет рукой с зажатым в ней телефоном. Потом начинает набирать номер.
— Господин доктор, ой, милый господин доктор, беда у нас!.. Не может на ноги встать эта девочка… С каких пор? Что значит, с каких пор?.. Господи, так сегодня утром, сегодня утром случилось… Я натерла ее винным уксусом… Вы придете? Правда?.. Благослови вас Бог, господин доктор!.. Мы ждем вас! Очень ждем!
— И ведь именно сейчас, именно сейчас надо было этому случиться! За что ты меня наказываешь, Господи? За что? Почему именно сейчас? Деточка моя, мать ведь завтра за тобой обещала приехать, — пытается улыбнуться мне Лола, но выражение у нее скорее такое, словно она плачет. Потом, отвернувшись, кладет телефон в карман.
— И ты мне это только сейчас говоришь, Лолочка! Мама за мной приезжает? Завтра? Утром или вечером? Правда же, утром?
Я вскакиваю и обнимаю ее.
— Так значит, с тобой все в порядке? — с подозрением смотрит она на меня. — Ты что, притворялась?
— Нет, что ты, Лолочка, совсем нет!
— Тогда как ты ко мне подошла? И зачем я голову морочила господину доктору?.. Ну ладно, хорошо хоть, что завтра тебя здесь уже не будет. И о чем я только думала, когда согласилась тебя к себе взять…
Юлишка берет меня за руку и уводит во двор.
— Ты так больше не делай, хорошо? Ты же и меня напугала. Не хочется мне уже никуда убегать.
— И мне не хочется, — говорю я и сажусь на землю у ограды.
Буду сидеть тут до утра, пока мама не придет, — думаю я.
В эту минуту я чувствую себя такой счастливой: мама приезжает, мама приезжает!
С завтрашнего дня я буду с мамой.
Мама появляется только к вечеру.
Я жду ее, сидя во дворе.
Юлишке надоедает сидеть со мной под деревом, она уходит, и они с Петером убегают куда-то играть. Лола несколько раз появляется, спрашивает, могу ли я ходить.
Я встаю, показываю: да, могу.
Потом вижу маму: она выходит из-за угла. И я бегу, бегу, бегу к ней.
— Дочка твоя такая была хорошая, не было с ней никаких забот, — говорит Лола, забыв обо всем. — Только вот насчет еды не очень. Ну, ты это и сама знаешь, — смотрит она на маму. — На следующей неделе начинается школа. Перед этим своди ее к врачу, пусть он ее посмотрит. Пусть пропишет что-нибудь укрепляющее.
Юлишка и Петер смотрят на меня так же странно, как в тот день, когда я к ним пришла. Мы не прощаемся, лишь посылаем друг другу воздушный поцелуй.
Перед тем, как свернуть за угол, я оглядываюсь. И вижу: оба они все еще стоят на улице перед домом.
Машут мне вслед.
В одной руке у меня — пакет с одеждой. Сверху лежит мой серый плюшевый заяц. Другой рукой я держусь за маму. Подняв на нее глаза, говорю ей, что очень счастлива.
И еще говорю, чтобы она не уезжала работать в Италию, потому что это плохо кончится.
Сердце мое разорвется от тоски по ней.
Мама останавливается. Долго смотрит на меня.
Я говорю ей, что слышала это от Луцы. Это она сказала тете доктору: У этого ребенка сердце разрывается от тоски по матери. Мы идем к автобусной остановке.
Долго ждать автобуса не приходится.
Мы подходим к остановке, и тут же появляется автобус. Спереди он покрашен в белый и красный цвета.
Словно разрезан пополам.
Мы садимся в автобус.
Устраиваемся рядом друг с другом. Я — к окну, чтобы смотреть наружу.
Автобус выезжает на шоссе.
Я рассказываю маме про клоунов. Про Джека Сперо и про мэтра Фирдоуси, персидского мудреца, философа и поэта.
Мама спрашивает, откуда я все это это знаю.
Я рассказываю ей дальше, про фей и про великанов.
Рассказываю и про воронов. Про то, как они вызволят матушку фей из плена великанов.
Мама просит, чтобы я рассказывала ей дальше, потому что …
… уже во второй раз у нее сердце останавливается, госпожа доктор. После реанимации едва смогли добиться стабильности…
Я прошу маму, чтобы она прижала меня к себе, потому что в автобусе очень холодно… Я говорю ей, что все время думала, как было бы хорошо, если бы она в следующий раз взяла меня с собой…
пускай прижмет меня крепче, потому что мне очень холодно…
она не отвечает…
хотя я смотрю на нее…
и говорю ей, что люблю ее, мама, я тебя очень люблю,
но она на меня не смотрит,
милая моя мамочка, я тебя очень люблю, очень люблю, очень лю… ма…